Поэтому вслух письмо стал читать непритязательный Г. О.:

– «Мейдстонское общество антикварностей и Клуб археологов-любителей. Четырнадцатое августа тысяча девятисотого года. Дорогой сэр! На заседании…» – Тут Г. О. застрял. Письмо было написано жутким почерком, будто паук искупался в чернильнице, а потом, не вытерев ног о коврик, торопливо пополз по бумаге.

В итоге письмо взял Освальд. Он равнодушен к таким мелочам, как небольшое количество жира и джема, когда ими что-то испачкано.

– Не «антикварностей», а «антиквариата», недотёпа, – глянув на текст, бросил он в сторону Г. О.

– Точно, – похвалил дядя Альберта, – но я лично предпочитаю во время завтрака обойтись без острот. У меня от острого пища хуже усваивается, о мой выдающийся Освальд.

– «О мой выдающийся» – тоже подкол. Из романа Киплинга «Сталки и компания». Оттуда вы его и позаимствовали, – поддела Элис дядю Альберта, но тот ничего не ответил, потому что Освальд принялся читать вслух письмо, которое приводится ниже.

МЕЙДСТОНСКОЕ ОБЩЕСТВО АНТИКВАРОВ

И КЛУБ АРХЕОЛОГОВ-ЛЮБИТЕЛЕЙ

14 августа 1900 г.

Дорогой сэр!

На заседании комитета общества было условлено провести 20 августа выездной день, в который члены общества предполагают посетить интересующую их церковь в Ивибридже, а также располагающиеся возле неё римские развалины. Наш президент, мистер Лоншан, член Королевского научного общества, получил разрешение вскрыть курган на выпасе Трёх Деревьев, в связи с чем мы обращаемся к Вам с просьбой позволить членам общества пройти через Ваши земли и изучить, разумеется только снаружи, Ваш прекрасный дом, который, как Вам, конечно, известно, представляет собой огромный исторический интерес, так как в нём несколько лет проживал знаменитый сэр Томас Уайетт[67].

С наилучшими пожеланиями и глубоким почтением,

Эдвард К. Тернбулл, почётный секретарь

– Вот как-то так, – подытожил дядя Альберта. – Ну что же, позволим ли мы сливкам «мейдстонских антикварностей» нарушить наше священное уединение? Разрешим ли стопам любителей археологии потревожить гравий наших дорожек, подняв на них пыль?

– Наши гравийные дорожки сплошь поросли травой, – возразил Г. О.

А девочки воскликнули:

– Ой, давайте позволим им прийти!

Тут Элис и предложила:

– А не пригласить ли нам их на чай? Они ведь наверняка ужасно устанут, пока доберутся сюда из своего Мейдстона.

– Вы действительно этого хотели бы? – смерил нас испытующим взглядом дядя Альберта. – Боюсь, сии «антикварности» окажутся весьма скучными особами, такие, знаете ли, старомодные пожилые джентльмены, у которых вместо орхидей в петлички сюртука продеты древнегреческие амфоры, а из всех карманов торчат родословные.

Мы рассмеялись, потому что знали, как выглядят амфоры, а вы, если не знаете, посмотрите в толковом словаре. Амфора – это совсем не цветок, хотя слово это и напоминает название какой-нибудь ботанической редкости, о которой никто никогда не слышал и которую никто ни разу не сажал, так что откопать её удаётся не в саду, а лишь в книгах по садоводству.

Дора сказала, что, по её мнению, чаепитие выйдет потрясающим.

– Мы можем поставить на стол наш лучший фарфор, – продолжала она, – и цветы в вазах. Давайте накроем стол в саду. Мы ведь ещё ни разу не звали гостей, с тех пор как сюда приехали.

– Только учтите, что гости могут оказаться большими занудами, – предупредил дядя Альберта. – Но дело ваше.

И он отправился писать приглашение «мейдстонским антикварностям». Знаю, что слово это неправильное, но мы почему-то по-прежнему им пользовались, когда говорили о любителях древностей.

Дня через два дядя Альберта вышел к нам, слегка хмуря лоб.

– Ну, втравили вы меня в историю, – начал он, и прозвучало это не слишком радостно. – Приглашая к нам «антикварностей», я позволил себе осведомиться, какое их число прибудет к нам на чай. Меня, честно говоря, и до получения ответа мучило подозрение, что нам придётся задействовать всю дюжину наших лучших чашек. Однако моё замешательство в изрядной степени возросло, когда секретарь, сообщив, что они с благодарностью принимают наше любезное приглашение…

– О, как хорошо! – перебив его, прокричали мы.

– …ответил на мой вопрос, – не разделяя нашего восторга, продолжал дядя Альберта, – что их к вам пожалует всего лишь так человек шестьдесят. Ну или немного больше, если погода будет тому благоприятствовать, – просто- нал он.

Мы сперва тоже впали в оторопь, но почти сразу же снова обрадовались. У нас ещё никогда в жизни не бывало столько гостей.

Девочкам разрешили помогать на кухне, где миссис Петтигрю целый день без остановки пекла пироги, пирожные, торты и прочее. Нам, мальчикам, доступ туда был закрыт, хотя я лично не вижу большого вреда оттого, что кто-нибудь засунет палец в тесто, оближет его, а затем проделает то же самое с другим тестом, но, конечно, уже не тем пальцем, который облизывал. Жидкое сладкое тесто ведь очень вкусное даже и до того, как его испекут. Очень похоже на крем.

Дядя Альберта, объявив себя жертвой отчаяния, вскорости засобирался в Мейдстон. Мы поинтересовались зачем, и он нам ответил:

– Постричься. Боюсь, если волосы не укоротить, я начну вырывать их клочьями в порыве страданий, которые на меня накатывают, стоит лишь вспомнить о грядущем нашествии бесчисленных орд «антикварностей».

Позже выяснилось, что в действительности он поехал туда одолжить посуду и другие вещи, без которых «антикварностям» не удалось бы попить у нас чаю. Волосы ему тоже подстригли. Дядя Альберта, если что-то сказал, обязательно сделает, поэтому может считаться подлинным воплощением правдивости и честности.

Праздник по случаю дня рождения Освальда удался на славу. С луком, стрелами и другими впечатляющими подарками, которые, полагаю, были задуманы как компенсация пистолета, конфискованного после приключений на лисьей охоте. Все эти замечательные сюрпризы позволили нам, мальчикам, увлекательно провести время между торжеством в честь Освальда и прибытием «антикварностей», назначенным на среду.

Девочкам мы играть с луком и стрелами не разрешали. Вполне справедливо, если учесть, что они занимались на кухне тортами и пирожными, от которых мы были отчуждены. Недовольства со стороны одних нежных созданий не последовало вообще, а со стороны других – почти не последовало.

Во вторник мы дошли до стана римских воинов, где «антикварности» собирались произвести раскопки, сели на римскую же стену и, поедая орехи, вскоре увидели, как через свекольное поле движутся два рабочих с кирками и лопатами, а с ними – очень молодой тонконогий велосипедист. Такого велосипеда нам раньше видеть не приходилось. Втулка его заднего колеса была снабжена свободным ходом.

Возле холма за римской стеной троица остановилась. Рабочие сбросили с себя куртки и поплевали на ладони.

Мы, естественно, тут же слезли со стены, и тонконогий велосипедист в ответ на наши расспросы очень подробно и